День 23 февраля 1991 года навсегда черной краской вписан в летопись пожарной охраны города на Неве. Тем ранним утром в гостинице «Ленинград» вспыхнул пожар, унесший жизни шестнадцати человек. Девять из них – это пожарные, первыми кинувшиеся на схватку с огнем. Их имена – Сергей Капитонов, Михаил Стельмах, Вадим Самойлов, Виктор Гомонов, Михаил Соловьев, Юрий Терехов, Александр Глатенок, Владимир Осипов, Кирилл Соколов – никогда не забудут родные, друзья и коллеги. Помнит их и нынешнеепоколение петербургских огнеборцев.
Сегодня от событий того рокового дня нас отделяет уже четверть века, но несмотря на минувшие со дня трагедии годы, память о ней жива до сих пор…
Каким остался день 23 февраля 1991 года в сердцах и памяти очевидцев и непосредственных участников тех трагических событий, рассказали они сами.
Владлен Алексеевич Шулимов,
командир отделения 1 пожарной части, ныне пенсионер МВД:
- 25 лет прошло… Воспоминания о том, что там произошло, переживания притупились уже?
- Воспоминания не притупились, но остальное – конечно, все же 25 лет прошло. Но все равно все это вспоминаешь, как будто это было вчера. Такое не забывается
- Вы помните, как для Вас начинался тот день?
- В восемь часов утра, 23 февраля, мы собирались уже, сдавать дежурство. Вдруг тревога – вызов на гостиницу «Ленинград»… Выезжаем на мост Свободы, а из окна 7-го этажа черный дым. К гостинице подъезжаем, окна все открыты, люди в них – кто машет, кто кричит, просят о помощи. Мы подъехали вместе 1 и 11 ПЧ и сразу – в холл, а там лифты открыты, стоят швейцары, по лестницам народ спускается…
- Когда подъехали только к гостинице, что Вас шокировало больше всего?
- Это, конечно, люди, которые с окон кричали. Видно было, что страшная паника наверху. Тут мы уже не думали. Быстро собрали все снаряжение, которое у нас было, и побежали сразу наверх… При нас, на тот момент, никто по простыням еще не спускался. Просто звали о помощи из окон. Когда внутрь забежали, народ толпами спускался по лестницам, нам не пройти было из-за встречной толпы, лифты стоят вряд. Швейцары сказали: «Ребята, как раз два лифта есть, давайте сюда быстрей».
Мы собирались подняться на шестой этаж, то есть ниже горящего, кратчайшим путем подать рукава, и уже по лестнице один марш пройти со стволом на горящий этаж. Так быстрее, эффективнее и рукавов меньше. И нам бы не мешали люди, которые эвакуировались по лестницам. Там две лестницы всего, а народу много было, во всех номерах…
Сели в лифт, поехали. Остановились на седьмом этаже. Двери открываются, сплошной дым стеной стоит, черный. На кнопку нажали, двери закрылись, лифт вниз не пошел. Прошло несколько секунд, двери открываются, весь холл уже в огне.
Мы стояли у стенки, наше отделение – я, Капитонов, Стельмах, ребята из 11 ПЧ впереди нас. Пламя обжигает, стали выскакивать, пробежали несколько метров, боёвка начала гореть, лицо обожгло сразу, маска нагрелась, вернулись обратно. Хотели разбить стенку у лифта, чтоб по шахте спуститься, но не удалось. Опять выскочили. Я вернулся, Мишка (Стельмах) уже не вернулся… Его, говорят, на лестнице схватили, но он уже был без противогаза тоже, легкие сгорели – бежал когда, дышал чистым огнем, ну и сам весь горел, но он жил еще несколько часов…
Я остался в лифте. Лег на пол, потому что в противогаз уже нельзя было дышать, то ли мешок дыхательный сгорел, то ли нагрелся так, что, как будто, кипятком дышишь. Мне повезло, что я в решетки дышал, оттуда подпор холодного воздуха шел. Пламя быстро прогорело, ушло, холл выгорел. Температура стояла, конечно, но не так, как первые полчаса где-то…
Потом двери открылись опять (они автоматически то открывались, то закрывались), заскочил парень из 11 части, весь горит. Я ему сказал: «Ложись на пол, дыши»… Он упал, там внизу решетки были в лифте вентиляционные и подпор воздуха холодного, можно было дышать. Мы пролежали, может, часа полтора-два, когда все выгорело, зачернили. Он только раз спросил: «Нас должны спасти?». Он еще полчаса стонал, а потом… он умер. Мы рядом лежали… Потом, когда уже ребята прошли, раздвинули двери, так они немножко были открыты, вытащили нас. Я не помню, кто там был, разделся до тельняшки, потому что так было не пройти, не пролезть… Сначала меня вытащили, а потом второго – молодой парень…
- О чем Вы думали, пока там находились?
- Думал?.. Сначала было обидно, что сгорю просто так, погибну так нелепо. Ну, обычно на пожаре как бывает – идешь со стволом, вода есть, всякие эпизоды бывают, а тут сам себе ничем не можешь помочь… О семье думал… Думал, что не выживу. Какая-то сила, не знаю, что помогло. Думал, как же так, жена у меня останется беременная (в сентябре 1991 года у Шулимовых родилась вторая дочь), дочка, а еще осенью участок взяли, дачу надо строить (улыбается). А я тут так погибаю. Не выживу если, как они без меня останутся?..
Когда лежал, двери-то открыты немного были, смотрел пламя все сжирало в коридоре, барная стойка сначала полностью сгорела за несколько минут, потом видно как дверь в номер загорается, и номер на глазах выгорает. Когда все это выгорело, огонь затих, тогда я понял, что, наверное, останусь жить. Меня вытащили уже в полуобморочном состоянии, температура огромная была… Перекрытия бетонные полопались, выгорело все, один бетон остался.
- Какой момент для Вас был самый отчаянный, самый тяжелый?
- Самый отчаянный – это первый момент, когда я заскочил в лифт и чувствовал, что не прорваться к лестнице, двери открыты, в противогаз невозможно дышать, и пламя внутрь забивается, еще боёвка стала гореть, лицо обожгло, руки. Вот этот момент. Потом, когда дверь прикрылась уже, тогда стало полегче. Боль я тогда не чувствовал, боли не помню, конечно жгло все, но там другое состояние было. Уже потом болело все, когда заживало.
-Каково было пережить все это? Когда пришло осознание того, что произошло? Как, вообще, жить после такой трагедии?
- Первое время как-то не верилось. Когда в больницу привезли, еще не верил, что ребят нет… Сказали, что Мишка Стельмах тяжелый тоже, что остальных не нашли. Потом, уже когда по телевизору показали, что вот столько-то погибло, стало как-то… я даже не знаю как... Потому что… со Стельмахом мы учились, с самого начала, как я пришел, он у меня командиром был. Дружили с Серёгой Капитоновым тоже, он замначальника части был. Все близкие ребята. Тяжело, конечно: они погибли, а я почти не пострадал, как говорится, отделался легким испугом. Никто не понимал, как такое могло получиться, что все погибли, а ты остался жив? Ну, наверное, так на роду написано, раз остался жив. Я видел смерть – и это очень страшно.
Сначала, когда заживало все, думал, что не буду больше работать, потом опять потянуло. Девять лет еще отработал командиром дымослужбы…
Александр Владимирович Мироненков,
начальник караула 7 пожарной части, ныне пенсионер МВД:
- Тот день, 23 февраля 1991 года, для Вас с чего начался?
- Это было 23 февраля – мужской праздник. Все готовились, уже сдавали дежурство, и в самый последний момент прозвучала тревога: гостиница «Ленинград» горит, возгорание в таком-то номере. Никто всерьез, конечно, это не принял. Ехали, как обычно, на пожар, но когда выехали на Литейный мост, было уже видно, что это не шутка. Люди уже просили о помощи.
- Вы помните свои первые мысли, когда увидели площадь пожара?
- Мысль одна – это спасение, тушение… По приезду к месту пожара нам поручили проложить магистральную линию. Она уже была практически проложена к лестничной клетке. Была паника. Все люди в основном ринулись по эвакуационным выходам, лестничным клеткам, была большая толпа. Это, конечно же, мешало работе.
Мы вошли в вестибюль, уже после того как проложили магистральную линию. Файкин (милиционер, сотрудник гостиницы) взял моего бойца Валерия Клейменова (это конечно было не правильно с его стороны, потому что он должен был спросить разрешения) и они ушли на 7-й этаж. По возвращении оттуда они сказали, что надо оттуда эвакуировать людей. Я посмотрел на то, что они оба были без противогазов. Спросил, есть ли там задымление. Они ответили, что большого задымления там нет, но люди далеко по коридору в номерах, их нужно эвакуировать. Во мне сыграла роль такого «спасителя» потому, что Файкин опять же без противогаза поехал с нами. То есть это было дополнительным убеждением того, что там действительно можно работать отдельным караулом или отделением. Вот это меня и смутило, что он обратно уехал с нами без противогаза.
Когда мы вышли из служебного лифта, пошли налево, а они, Соколов и Файкин, направо. Они просто испарились. Я понял, что мое предчувствие было обманчиво, потому что сразу возникли высокая температура и задымление. Тем более что Файкин ушел с моим бойцом, так как он знал хорошо выходы и входы, и мы остались, не зная с какого крыла спасать…
Тогда уже речь шла о самоспасении. Мы от лифта ползком добрались до окна, его в дыму практически не было видно. Испуга как такового не было. Единственный испуг – это как спасти своих подчиненных. Нас было шесть человек… Сперва отделением пытались найти выходы, когда этого не случилось, остановились у окна. Потом я один ушел искать выход, попал там в тупик, вернулся к окошку, но уже Осипова не было. Других путей спасения у нас не было, кроме этого окна. Решение само собой подошло, потому что ниже этажом уже были пожарные, которые забросили нам рукава. Такое было решение по спасению Клейменова, а мне уже пришлось выдумывать. Я им крикнул, что уцеплюсь руками за подоконник, а они меня обхватят руками и втащат в окно. О чем-то плохом я в этот момент не думал, всегда ведь надеешься на спасение. К тому моменту у меня под противогазом уже выгорела боевка. У меня было 40 % ожогов тела. Когда меня привезли в больницу я был до того обгоревший, что свое ухо снял, вся кожа у меня в руке осталась. Мне противогаз помог спастись, даже не смотря на то, что он расплавился. Весь удар при падении на него пришелся.
Я пытался повиснуть на карнизе, чтобы дотянулись с 6-го этажа ребята. Они это сумели сделать, но вот удержать не сумели. Это тоже был риск для них. Я посчитал до трех, сказал им, чтобы на счет три они меня вдергивали в окно. До трех я держался.… Потом рывок и все… Я очнулся уже внизу, на крыше, наверное, пищеблока какого-то. Карниз был горячим, у меня через краги обгорели руки.
Я упал с седьмого этажа. Это технические этажи, они выше трех метров, то есть почти двадцать метров. И когда я уже очнулся на бетонной крыше, рядом со мной лежал Володя Осипов, он уже был мертв. Мы лежали, а вокруг падали стекла из горящих окон. Нам, вернее мне, просто повезло, что не убило. Как потом я узнал, мне сказали, что у него при падении берцовая кость ушла на 7 сантиметров в бетонную плиту. В тот момент я в горячке, наверное, был не чувствовал ног, я пытался его сдвинуть с места. В то время там на стройке работала бригада иностранных строителей, они отволокли меня от Володи. Я им кричал, чтобы его спасали. Погрузили меня в строительный ящик и при помощи крана опустили вниз. Положили в скорую помощь, начали разрезать сапоги, а потом я уже ничего не помню до того как очнулся в больнице.
- Кому еще удалось спастись?
- Удалось спастись Валере Клейменову, ну и меня Бог миловал. Володя Осипов погиб… Никто не знал, что он оказывается высоты боялся. А по всем данным, мы анализировали потом этот пожар, он, когда наклонился подышать, противогаз его просто перетянул, он упал, он роста невысокого был. Скорее всего, он за противогазом вывалился. Кирилл Соколов, пытаясь спастись, сорвался с крана и тоже погиб. Чтобы его спасти, югославские рабочие направили к окну, где он был стрелу крана, он, видимо, просил о помощи. Мы остались в живых вдвоем с Клейменовым.
- Что было в больнице самым тяжелым?
- Самым тяжелым были перевязки. Мне приходилось готовиться к этому, нужно было оторваться от простыни, пока врачи не занялись этим. А я потихоньку до их прибытия сам отрывал простынь, потом они уже принимались за перевязочные работы. У меня было обожжено практически вес тело, в основном ожоги пришлись на заднюю часть тела – спина, ноги, и руки, было несколько пересадок кожи. У меня были переломы двух вертлужные впадин и перелом позвоночника.
Очень там были хорошие врачи. Спасибо им. Один врач был, который всегда говорил: «Ничего, пожарник, выживешь, выживешь». Я надеялся на это… Когда я был под наркозом, один врач разговаривал в палате с моей женой, что на ноги встать мне не придется. То есть готовил жену, а я это все слышал. Сам себе сказал: «Нет. Надо выжить».
- Вы вместе со Стельмахом были в одной палате. Вы это помните?
- Да. Я помню его последние минуты жизни. Когда он, умирая, просил врачей, чтобы попрощаться с родственниками. Он умер прямо на моих глазах, был очень обгоревший. Как потом выяснилось, у него сильно обгорели легкие. Он умер сразу в больнице, как поступил. Пока мы там находились, я его видел, может быть, минут пятнадцать.
- Как можно пережить смерть своих коллег?
- Самое страшное – это когда тебе сообщают, что твои подчиненные погибли. Вот это было самое страшное. Страшнее тех болей, которые я ощущал на теле… Тяжелее всего то, что они ушли. То, что, может быть, я не мог их спасти как-то. Это самое тяжелое. Встречались с женами… Тяжело смотреть, когда остаются дети без отца. Тяжело смотреть родителям в глаза, тяжело было встретиться потом на кладбище…
- Вы себя вините в их гибели?
- Частично да… Потом, когда меня выписали из больницы, я пришел в гостиницу на костылях. Мне разрешили подняться на седьмой этаж. Я подошел к тому окну, выглянул из него, но мне стало как-то не по себе. Я для себя решил проанализировать, что я мог сделать. И когда я понял, что в той ситуации было безвыходное положение, мне легче стало. Я понял, что другого выхода в той ситуации не было.
Я дал себе зарок отработать десять лет в честь памяти погибших ребят. Я это сделал…
Светлана Геннадьевна Саттарова,
радиотелефонист 11 пожарной части, ныне пенсионер МВД:
- Как остался в вашей памяти день 23 февраля 1991 года?
- Накануне мы с моим подменным диспетчером Валей готовили подарки, чтобы поздравить караул с 23 февраля. Накануне вечером смеялись много, записали на магнитофон, как Витя Гомонов храпит. Эта запись до сих пор хранится у нас. На 23 февраля у нас было запланировано поздравление. Ничего не предвещало беды…
Караул у нас был очень дружный, добродушные все были. Помню, как Витя Гомонов всегда с конфетами в кармане приходил. Мы с ними на заднем дворе части в футбол играли. Юра Терехов подменял меня на пункте связи, пока я с ними в футбол гоняла. Все это было очень неожиданно… Ночь с 22 на 23 февраля была спокойная, выездов не было.
А 23-го утром по прямому телефону из гостиницы позвонили, крикнули в телефон «Горим!». Там паника была уже, трубку кинули, я их еще спрашивала: «Где горит? Какой этаж?», - там уже не отвечали, кнопка горела все время, а никто не отвечал… Я параллельно подняла трубку «01», сказала, что горит гостиница Ленинград, из окон 7-го этажа видно пламя. Это случилось в 08:03… Последнее, что помню, выбежала в гараж, они уже одевались, на ходу отдала им «путёвку». И все… Они поехали, мы еще с ними посмеялись. «С праздничком!», - крикнули вдогонку, - «Мы вас ждем!».
Когда они подъезжали, дали информацию, что видят из окна открытый огонь, люди висят. Тут я уже поняла, что все серьезно. По истечении какого-то времени передали, что прибыли, разворачивают рукава. Вадим Самойлов сразу же дал подтверждение № 3. И все… После этого связь пропала. Я им кричала, чтобы вышли на связь, дали какую-нибудь информацию, но в ответ уже была тишина. 1 ПЧ тоже, когда подъехали, сказали только, что прибыли и все. Кинулись туда сразу же, и все… Все попытки были безуспешными, на связь они больше не выходили… Через час я уже ничего не могла делать, я вызвала всех, кого должна была, сменилась с дежурства. Нас кто-то на машине довез до гостиницы. Я уже поняла, что случилось что-то непредвиденное. Это было где-то около половины десятого.
Первое, что я увидела – множество народу, много частей пожарных, открытое пламя. Такого я не видела, чтобы весь периметр гостиницы горел. Здесь я уже выискивала ребят. В панике была… Еще думала, что все обойдется. Хотя страшно было. Подошел знакомый водитель дежурных по городу сказал: «Света, по-моему, там Сашу Глатенка из лифта достали. У него же часы такие, как командирские?». Я его увидела уже на носилках…
Потом еще коллега подошел, сказал: «Света, держись, Витю Гомонова нашли на крыше, выпрыгнул». Он упал с 7-го этажа на козырек концертного зала. Здесь уже было понятно, что не найдем никого. Первые две жертвы сразу… Дальше в панике я уже ничего не помню… Потом, когда все потушили, криминалисты начали работать. Мы поехали обратно в часть…
До сих пор не могу понять, почему нам с Валей дали эту миссию – оповестить семьи. Это была жуть! Почему-то отряд так решил: не ребята, не руководство, а мы с Валей. Я была в таком шоке… Дали нам машину. Сначала поехали к Наде Гомоновой. Они жили в коммуналке. Двое маленьких детей у них было. Можете себе представить, когда стучишь в дверь…, а Вити нет! Потом к Лиле Соловьевой. Далеко ехали, в поселок Коммунар. Как сейчас помню, когда в детской кроватке стоит их маленький сын в ползунках. А Миши нет… Потом у Вадима сестру оповестили, он не женат был. Юрину сестру, у него никого не было, только сестра…
А потом похороны… И перед этим… Почему опять нам с Валей это поручили, я до сих пор даже представить не могу. Почему я? Почему Валя? В морг идти, везти форму. Я в первый раз тогда была в морге в своей жизни. Я тогда поседела вся сразу. В 24 года…
